Срединные заметки. Четыре стороны верлибра.

После узнаешь, что так бывает у всех, кому дано выступить в жизни со своим лицом,— непременно у каждого такого человека найдется в прошлом точка безумия. Но в то время, когда это переживается, то сам кажешься себе каким-то проклятым существом, выходящим из всякого необходимого для жизни счета и меры. Тогда больше всего хочется кому-нибудь раскрыться до конца, но это невозможно: для этого нет слов у себя и у ближнего, нет такого внимания, чтобы понять человека без слов. Начинается длинный путь борьбы за то, чтобы какими-то иными словами, иными делами раскрыть людям нормальным свою тайну. Часто в то время, виноватый перед всеми, думаешь, что они все умны, а сам сходишь с ума, и долго спустя, если удастся победить и сделать предназначаемое своей же природой дело, то представится уже наоборот: не было в них никакого особенного ума, стояли они на месте, а сам натыкался на них в своем темном беге, как на деревья в лесу.
Но тайна, что же сталось в конце концов с тайной? Дорогой друг мой, это не тайна, это просто я сам в той своей части, которая не совпадает ни с кем из других.
Иным это очень рано отравляет душу, что старшие ничего не знают, и что я, какой есть, я старший сам себе.
Душа детей и художников отличается."

В отсутствие грани между видением и сном полагаю разницу эту в мере истинности. Сила видения устремлена вперёд и приносит неизведанное - беспокоящее или радующее. Сон же подобен тени упавшей. Упавшей позади смотрящего в глаза солнцу.
В верлибре Саши Фудзи - видение, несказанное. В то же время, в нём сновидение. Что подобно упавшей ночью белой тени. И ты радуешься,, найдя у себя уж два зеркала. Тёмный скользит по земле - ты грешен в свете ярком, белый - по небу, точно в тёмном свете - белая тень; так любой будет праведен в глазах оступишегося. Чист новорожденный ребёнок , ибо не грешил, но грешен уж и в чреве матери. Может быть это - наш крест.

И, всё же, если жажда знаний глядит на тебя лицом надуманности, то есть, однакож, ещё даже не тяга, а страсть к чему-то, что объединяло, когда знаний ещё небыло. Будто ты с Богом, и ещё не родилось слово. Это и называют страх молчания.
Страх молчания - когда у друга умер пёс.
Печаль - это мир вернулся к истоку. Фиолет верлибра стал пеплом. Но верлибр имеет четыре стороны. В этом - неиссякаемость источника.

Имя сайта Четыре стороны верлибра, в моей памяти, берёт начало своё из написанной однажды курсовой работы Оли Колесниковой. Там же была и "формула верлибра", определенная Олей как "АБВ - акцентный стих + белый стих + вольный стих". Четвёртая сторона всегда обращена во внутрь.

Взмахнет над полем птица крыльями - и в посвисте их услышу госос незавершенных дел. Перебираю камешки у моря. Не таким ли стал сайт, что эта пестрота на берегу? Не слишком ли много красок для столь малой картины? Сначала, я хотел нарисовать её в оттенках серого, пусть аскетично в красках, но полно отразив мир Сашиного верлибра. Но точно растущее на скале дерево неотменно обнажает корни, так на каменистой почве холма Фу обозначилась та, что привела Музу - Оля Колесникова (Колокольчик).

Трагедия, будто влажное ливневых струй оконное стекло преобразило лицо. Точно преувеличенным в капле предстаёт тебе в стихах Оли слово смерть. Но это лишь искажение в плаче неба. Что предшестует пути, а путь существовал до тебя, кто всегда впереди творений рук своих. Но

И в этом диалоге человека и отражения главное - не победить. Или раз не найдя себя в зеркале понимаешь, что стал прозрачным. И язык твой с этого времени - молчание. И всё, как когда-то дерзил, и самая дерзновенная дерзость - молчание. Твой стих, Оль - промысел Неба, и путь для следующих за тобой к нему - не на... Круг замкнулся, или вовсе не начинался. Досуже мерить небо алгеброй, путь до звёзд не равен расстоянию между ними. Перебираю морские камушки. Да, да, точно приятели и товарищи - окрас да выбоинка, два-три штриха... Мир человека глубже, но разве я вижу больше? А как часто в пионерлагерях я вспоминал самые обыкновенные моменты жизни дома. Запах нашего подъезда, исходящую от ступеней прохладу, самый момент входа в квартиру. Как много от вечности ты отдашь просто за час ожидания в глубине чужого двора, пока друг досмотрит фильм?
Но вечность - неразменная монета. Обмену и возврату не подлежит. Не с кем спорить. Что ж есть жизнь? И есть ли выбор?

Что ж такое в их голосе? И почему первый раз услышав у Павлосюка Антона (Перезимника) я жёг на животе спички? Тоска ль по собственному бунту? Но что ж тогда Света? Почему люди замирают на твоих концертах? Голос, нечаянно заставляющий застыть сидящего, равно сорваться с места минуту спустя, говоря - что угодно, жестикулируя - как попало, ибо нельзя сдержать внутри.

Спой для них - захочется
большего. Меньшее - Страшный Суд.
а в городе - утолителе особой жажды - друзья подыграют
и подпоют. (А.Д ded. С. А.)

Бунт, как поиск работы - внутренней - над собой. Это следующая ступень, что приводит ребёнка от поиска "где хуже"
(Дети топтались в луже, ног не жалея своих
" - Идёмте, я знаю где ХУЖЕ, -
крикнул один из них.
<из рифмованных заметок по Часов Яру>)
к осознанному выбору приложения сил. От момента горения к предвосхищению результата, когда бунт не является самоцелью. Да и бунт ли это? Если так, то само рождение человека было бы им, ещё не осмысленным восстанием. Может это весна, где сила (стихийного бунта) и слабость (молодости) сочетались в единое целое? Где "гибкость и слабость спутники жизни".

Опять вслушиваюсь в горловые диссонансы Перезимника. Пути ветра в нагромождении скал - слабые ветерки пред потоками воздуха в твоих голосовых связках. И ни одному инструменту ещё не удавалось достичь тревоги твоего голоса.Щипок струны чересчур отрывист, и чужд его протяжности. Металлическая оплётка её слишком холодна, да и холодна-то по-иному. В твоём голосе слышу свист зимнего ветра, тогда же, тёплая кровь, что появляется и пульсирует в теле во время зимней прогулки.

Многое слагает ту весеннюю картину. Две струны к деревяшке, прозванные тобою "гудок", звучат точно окарина, и его не назвать скрипкой. Вырезанная из тростника на нашем ставке сопилка с дырками наугад звучит краше, чем даже сделанные мастерами флейты. Этот тростниковый звук был в дыхании ставка, когда мы спрятались там в бережной траве после первой-второй чашки крепко заваренного чая "Нури". Богемная квартира, c присущим ей бестолковым снованием людей туда-сюда, из комнаты в кухню да назад, и хлопающим сквозняком входной двери осталась где-то позади, и своеобразный распев новой песни, что показал ты мне тогда, прорезал темноту бежевым, точно сбежавшее за разговором молоко.

Света Алексенко-Волкова. Выросла в Донецке, но родиной своей считает деревни России. Псевдоним "Трусова" Света взяла по фамилии бабушки для многих своих выступлений на фестивалях. Сейчас живёт в Киеве, учится в театральном институте. Пишет на староякутском, древнедонецком и современном охотничьем, шагами сорок-бешенного размера, дрожью предутреннего горизонта, весенним копьем бьющего лёд подснежника, стрелой, пущенной по кругу. Колоколом тяжелого чернозёма раскачать, разбить, улыбнуться трещиной для лучей первого солнца, первоцветом для продолжения.

Прекрасно помню рыжего Ашу-художника в холодном Крыму. Но может это осень окрасила его рыжим, как преувеличенно красна под ногами нашими была палая хвоя. Не одна твоя акварель украсила сайт, прежде чем удалось вписать имя твоё на странице. Если бы ты сам был картина, то главная краска её была бы смирение. Хоть бунт и ведом тебе, но какими-то иными тропами. Впрочем, и смирению впору не краска, а полутона.
Какую краску ты бы выбрал для Светы Волковой?

Быть может неясно, как лёгкий свист крыльев одинокой над полем птицы. И всё ж таки ясно, как выделенная на холсте художника краска и слабый мазок на картине, в пику бесстрастной педантичности оптической машины ловящий не миг, но вечность пейзажа.
Света воюет жизнь, рисует счастье... как может. А дабы светлые линии были лучше видны, берёт фоном трагедию. Не метафора это. Общаясь со Светой всегда оказываешься в этом рисунке. Сказать можно верно, что её стихи - это картина её жизни. И нет такой строки, что не была бы пережита. Это - фильм, поставленный по реальным событиям. И канва, сценарий его - лишь стенограмма настоящего. Что родилось в тебе после 25-ти тысяч километров сибирских дорог? "Ты идёшь с коромыслом, одно ведро тяжелее другого, но это твоё равновесие..." (А.Д. dedic. С.В.) Счастье идёт об руку с трагедией, и не найти первого без второй.

Что ищет Аша на Валааме? Не тот ли путь к Небу? Помню... Когда ты устаёшь - уголки рта опускаются, и всё лицо приобретает обрюзгшее выражение, свойственное первому Босяку. Картина испила тебя до дна, но теперь мне кажется, что горы уже встали на место, что камни наконец устали падать, и я смотрю твои рисунки.

Трещины на камнях - лишь иероглифы времени, ждущие своей расшифровки. Не сайт это - это страница стихов, песен, рисунков и прозы ребят, раскрывающая внутренний мир человека. Твой мир, читатель.

Отчего я это всё пишу? Не природа заставила меня заговорить. Но мои друзья, протянули мостики от земли к Небу, наполнили Нирвану существенным.

Аля, что рассказать о Але. Мы виделись не часто. Было так, что мы с Сашей заходили к ней на квартиру, что на самой окраине Мариуполя. Аля встречала ласково, хотя редкость встреч диктовала некоторую натянутость в разговоре, взаимную стеснительность.

Аля занималась английским, преподавала детям. И выкроить время для визитов в её черезвычайно загруженном графике было очень сложно. Правда, я сваливался как ,снег на голову, ещё раза два или три, как ездил в Крым. Южная трасса начиналась в тридцати шагах от Алиного дома. Сколько помню, взгляд её, казалось, всегда был устремлен внутрь. Аля глубоко верующий человек. И верующий ищет и находит Бога в своём сердце. И говорит... Последнее, что передала Аля, был сборник "Сторож брату". Сказала, что стихов больше не пишет. Что ж, вера крепче слова. Но, может, важно хранить в сердце то главное и единственное слово. Ведь "вначале было слово".

Верлибр Али - лишь одна из форм её стиха, но не образ души её, как случилось с Фудзи и Олей Колокольчик. "Верлибр - есьм", говорил Сашка. И даже, сказать бы, что он здесь случаен, если бы время, каково оно есть, не обьединило их в Горловке - Сашу, Алю, Олю... Не отлило бы их такими, как узнают теперь. Как нельзя вынуть камня из башни, будь она и Вавилонская (и в этом разьединениии являя свидетельство былого единства).

Как многообразны эти лики. Как много нужно успеть, но сколь тщетно бывает соревнование со временем. "Примариться в заплющених очах вишнева гілка ще з вишнями..." (В.Б. ded. Фудзи) Посвящение возникает, зачастую, в следующее за написанной строкой мгновение. И не случаен здесь Сашка.

Так уж выходит, что в стремлении дать ребятам дорогу, взяв мерилом совесть, я отклонился от изначальной направленности сайта и поместил здесь множество хороших стихов и прозы не имеющих отношение к "верлибру", как форме стиха. Если же не убояться быть достаточно строгим и придирчивым к форме, так и оригинальности содержания, то остались, быть может, лишь двое, наиболее ярко и самобытно построившие свой мир стиха, чьи строчки раздвигают границы привычного стихосложения: Александр Дегтярёв и Валерий Богуненко. Примечательно, так же, что это представители русского и украинского стихосложения. Последнему, как и Украинской культуре в целом в наше время, свойственен (моё мнение) местечковый характер. Но этот привкус вы встретите и у прославленных ирландских авторов, что, однако, не помешало тем войти в мировую культуру. Это лишь вопрос истории. Творящий же надисторичен. Краска стиха Богуненко сгущена до предела ёмкостью образа, которой не было ни в русской, ни английской поэзии. Лишь китайская да японская культура ведают подобное. Нередки обвинения в непонятности, что само по себе ещё не признак таланта. Однако поиск своего пути редко бывает тщетным. Стих Валерия был отмечен первой премией на конкурсе "Рукомесло 2000".

Валера Богуненко. Революции предместий. Ты - Чигевара Часов Яра. Созданный, кажется, большей частью из желчи, как другие существа из воды, не пускаешь в дружбу без схватки, не опробовав всякого встреченого на зуб. Я стал глыбой египетских пирамид, нахохлившись на мгновение, всё же принял меня, остротою придирчивого взгляда только уловив, что это лишь марево в твоей пустыне. Мы все друг другу кажемся (такими как мы есть). Уродец в песочнице я позволяю себе привелегию королевского шута: кажущуюся безответственность правды. Батька Махно, что в твоём стане вчера? Где метёлки весёлой травы, Гал, удивлённо созерцающий неизвестно откуда взявшуюся в луже красную воспоминаниями перчину? Твой стих - мелодия контекста. Когда обвинявший Фудзи в "письмах для узкого круга" ты сам впал в неё. В каких красках твой горизонт? Полгода, как мы пили красное вино из твоих подвалов и разговаривали о Ли Бо и Ду Фу. "Витийствовать как материться" (Фудзи). Спор в китайской поэзии слишком классичен, чтобы позволить его себе. Я помню. Я помню дорогие тебе озерца и насыпные дороги Часов-Яра, тропы в лесу, где заплутали мы по нашей беспечности, и коровьи лепёшки, что милее, быть может, Киевских церквей и тротуаров. Ты певец этого города и, перчитывая твои сборники. я вновь ощущаю запах этих мест.

Причудлив мир Саши Трэмпа. Мы часто сравниваем мир с театром и рвемся за кулисы, за эту сторону занавеса. Глядя на его (Трэмпи) чудаковатые рисунки, вдруг приходит мысль, что мы всю та жизнь проводим за кулисами, что этот мир и есть кулисы, здесь дрязги актеров. Но там, на подмостках слагается прекрасное. И надо выглянуть именно туда, где творится прекрасное представление.
Нет высоких слов, для материала на котором творит Трэмпи. Полотно ищет прикосновения его кисти, о чём мечтает он? Коснуться всего и всякого. Он рисует на обрывках ватмана, картонных каробках. Любой материал имеет свою текстуру. Именно это слово, материал, слышу от него чаще всего. И самая трухлявая деревяшка, пропитай её ПВА, становится телом прекрасного эльфа, лицом гнома, фигурой змеи или кролика. Последний раз, когда я его видел, Сашка обьяснял мне каким бесценным материалом для поделок может послужить презренный навоз. Рассказывает он увлеченно. Голос Трэмпи смирный, то ли в силу природной мягкости, то ли то ли как следствие долгого пребывания в церкви, где певчим он зарабатывает свой хлеб последние три года. Так-ли-иначе, но голос этот подкупает, подкупил маму, как Трэмпи зашёл в моё отсутствие, она не испугалась чужого человека в прихожей, но пошла и отыскала ему в сваленной у меня куче работ, книг, сборников и фотографий фото его поделок, сделанные на стихийной фотосессии у Паши Сашками Рэем и Джантимировым.

Отгадка привлекательности работ Трэмпи полежит в том, что мир его рисунков и поделок - здесь, вокруг тебя самого. Ты видишь его в каждом осеннем дереве. Идёшь замечая и уходишь не отметив. Оттого один взгляд на его работы осеняет тебя как отгадка: так вон-де что оно было! Подобно стихотворной строке его мазок неясно-очевидное делает видимо-явным. И лишь покрывало мыслей ленивых позволяло не видеть прекрасное в прекрасном. Лишь ленивые мысли делали зрячего слепым, а думающего - говорящим.

Если тебе понравился мир, и ты хочешь в него влиться со своими работами - пиши myfuji@ukr.net
Вот и всё, может тебе будет интересно что же писал я, вот песня О Чебурашке.

Четыре стороны верлибра.

Глава 1.

Город

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4,5,6