*                    * 
                               *
Солнце распирает серьезный кулак:
хоп! - и уже между пальцами лучи на стены
повыпрыгивали и внимательно имеют мрак,
сначала в бельма, а затем и в вены
чернильные, которые я бы так,
как говорится, целовал нежно,
но поцелуями свой костяк
по миру пускаю - оттого веждами
подменяю зрачки и с нутряных веток
плоды отряхиваю в новую сетку
координатную -хоть и надежнее прежней,
со всхлипом прорвавшейся, но и цены
на такой товар ведут себя как снежный
ком, с горы спускающийся в промежность
Земли, возбуждаясь от самого процесса
качения, а в итоге имеет место
леса,
под утро проросшего, эа что им в души
отринут на переплавку (так их сушит!)
неудачных опытов осени золотой брак

                    *                    * 
                               *
Все спички сыскать в столь высокой ворсе
декабрьской ночи предстоит мне,
а пальчики-то уже прикусил злюка-мороз,
- да, путь самосовершенствования непрост,
темами тел попутных, в рост
дает мне - кислую медь стихов,
наличку слов мелкую - на снег
с весов мозга пускаю ее блестеть.
- А нам бы в долларах, -ответ
мне изошел из ксеро-ртов, но я,
целуя пустоту иль плеть,
- я глух к тому и ухватываю Любовь из огня, за смерть
и волоком увлекаю ее в свой дом
- разбавить выпученную твердь
его полов и стен, -терпеть
уже невмоготу сей кров,
который даже скудных трапез стол
моих изгнал за свою дверь

-превлечь колючую метель
и охранять ей наш покой.
Но вышеназванная дверь
от этого сошла с петель
и посбегались гости, кровь
почуяв свежую, не жалея
белизны одежд, Рождество
будущего Назарея
праздновать под крестом
окна, в дольних позах зверя,
лакомиться гурьбой
моей страдной плотью, для
пир красный всю ночь, до дня
матерного и от похмелья,
уже возвратившись домой,
без права на Воскресение
поумирать - пой
-об этом хоть все воскресенье
их не отпеть уж, сколь
сладостно бы ни было пение.

                    *                    * 
                               *
Время пройдет и не тронет,
если о нем забыть,
а и наступит на корень
выбившийся - не ныть,
а приобщаться к все более
доступному кайфу - к боли.
О, как раздражают пики
дольние, звуков: клики.
стенания, речи, рыки.
неожиданные нервные тики,
как следствие их, и на стыке
вселенных мои глаза -
мучнистые бельма, дико
 вытаратаращенные в небеса.

                    *                    * 
                               *
Не переторчать одиночества,
не перемолчать тишины,
как и не распрямить Отчество
в Имя, не без вины
в этом ни я, ни ты,
подсиживающие Хроноса, с помощью
его же беззаветным слугой
источаемого тиканья: полночи
давешней дав смертный бой,
продремываем все утро в солнечном
луче, золотой пыльцой -
оплодотворить бы непомнящую
судеб наших и, может быть, плоды 
собрав, позатыкать ими полчища
пустот со своей стороны
стены саманной, отсекшей поприще
бахвальств метельных, в пылу зимы
пронытых на режушем, колющем,
жалящем языке степи -
Родины нашей, тонущей
в читающем эти стихи.

                    *                    * 
                               *
Чертами резкими огорожен я
от течений теплых, по всему периметру
существа своего.а ведь меньше дня
остается на то, чтобы раскрасить символы
этого моря, направленного от меня
чайками, занявшими у ветра крылья,
баюкающего между неточными рифмами волн
почти вечное из-за разночтений Имя
даже и не приемлемое материками,
имеет в сторонниках островок,
ведомый предзакатными облаками,
все более густеюшими, на восток,
приколоться - туда, где простаивая литыми
Формами.разгадывают песок,
бесчисленный, ориенталии морских дорог.

                    *                    * 
                               *
Пыльным подолом мои прорвы карие,
вышагнув из тени.охлестнула задорно,
и сама же утешает:
      -Ну что ты, маленький.
расплакался, мне бы твои заботы.
в мои бы волосы Цветочек Аленький!
Но не внемлю тому, а лишь захожусь все пуще
в слезах, словно облако в ветви дерева
попавшеес, в полую его душу
с маковки эфемерного своего терема
засмотревшись, - так услышь же, имеющий уши
море, ибо оно рядом всегда и мели
- тела наши - размываемы его течениями,
в течении всего основного времени
существования их так называемыми "участками суши";
значит. хотя бы в этом мы подобны целям
для участников гадания по стрельбе_из_лука,
или же из глаз слепых, что не суть важно -
пересекающиеся значения многоэтажного,
со-бытия, а вообще это всё Лажа.

                    *                    * 
                               *
Ужас перед бездной по формам конкретных
страхов обозримых, разделил опыт
и, беззубо куснув электрический локоть
сонно расплылся на первом же стуле:
сидит и Растрескавшимися мехами ветры
начинает. напутственными поцелуями
выпихивает их из гнезда под клекот
клювов декоративных метров.
А я телом пахну - знакомый запах.
творожнее мела, тревожнее мака,
волнующий, хотя под многократным лаком
дня сами звезды разгруппировались и в иные созвездия
выстроились - под каким-то теперь я знаком?
Неузнаваемы черты Вселенной:
круты скулы, узки глаза.
жемчужны зубы и, наконец, пенны
в мои губы впадающие волоса,
периодически, в туманности Андромеды
окисляемые постольку, поскольку я
их к изначальному цвету меди
подвожу — исподволь, от корней, как
сопричастный их источникам неразменным.

                    *                    * 
                               *
Дерево времени ваяет листья,
двенадцатиугольные в каком-то смысле
- я вырезаю на его коре
своё горькое имя, снизу вверх.
Субординация выходных:
в субботу вдох, а в воскресенье выдох -
давай же, пораспределим-ка их
аккуратные минутки - от сих до сих,
от пятницы до понедельника, виды
с таким скрипом на жительство в часах своих
дающего с похмелья – по его роже видно.

Черным-черно, четырехугольно,
червями чреватое, чисто поле -
эпидермой свежевспаханной ловит, за взмахи
вороненых крыльев, ворон и воронов.
А за пределами его и целен
в своей целинности, бывал засеян
лишь березовыми дождями, да и Серпнем сжат
сухоньким, а уже Сiчнем прихвачен за зад
и вытряхнут из себя - на потребу метелям.

                    *                    * 
                               *
Посвятив закату останки дня,
ими и окрашиваюсь, чего после
в сумерки отпускаю допастись себя,
к тебе, оказавшейся вдруг Земной осью,
пришвартовав своего коня,
долгому стальному поводу ума
изменив с нестандартной папиросой,
от чего любая порция овса (или, всё-таки, проса?),
пусть даже и заданная в форме вопроса,
с благодарственным ржанием воспринята будет:
и да не оскудеют корма дающих
(покуда есть местечко для них в пузах жрущих)

                    *                    * 
                               *
Из паутины выручаю паука
и у соска, набухавшего под сердцем ночи,
под утро задремывая непрочно,
трепетно созмеиваюсь с крючка,
обильно на белое кровоточа, -
не можется уж, знаете ли, эдак вот молча,
иссушать студенистое сердце ручья
столь соблазнительно-одиночным
танцем, из которого, с видом ключа,
без брызг почти ныряю в омут отечный
и диффузирую с ним непорочно,
под нос длинный партию воды журча
из симфонии "Молчание флейты бессрочной"

* * 
*
Осенью затворив окно,
целлофаном всплескиваюсь на ветке дерева,
ведь что-то недавнее, хоть уже и давно
забывшееся, всё ещё внутри шевелится,
чуть с ветром расслабишься – да вот же оно!
вспыхивает, усыпая цветными перьями
пустоши. Брезгуя недоверием,
неглядя заказали во мне вино -
так получайте же стихотворение,
утонченнее привкуса своего
- это кровь моя, ставшая хрупким стеклом,
в грани которого ваша аморфность верит.

                    *                    * 
                               *
Затуманивая себе поле Зрения
пасом изо рта, подолгу
молчать тишине деревом,
обмирать на ветвях Солнца.
тем оторванного в этом, полдне
от всех остальных звезд,
как и я от своих корост,
вяжуших на излете:
а по годовым кольцам—то
уж сколько судеб отмеряно
и за море переправлено
в каштановом братском теле, да.
Дрожат у огня пристойно
янтаря моих прощальных слеz.

                    *                    * 
                               *
Я разучился петь
и разлюбил цвет глаз
своих и пожухла медь
и перегорел алмаз
пасхальный еще в четверг.
Но тут-то и пронеслось: с нами
Золото, на весах
всеми выпавшими волосами
его мы достойны.Плаху
с подушкой не спутать и в снах,
миги свои добивая,
в попытках, между двумя
последними, проснувшись, зря
весь пень как бы из сердца спирали.

                    *                    * 
                               *
Двуличная, словно лист, страница
чужие осени и сады.
Тихонько прилуняюсь и Распрягаю птицу-
гори3онтальной белиберды
преодолительницу, - налиться
для нее молоком по края, но увы -
в полете высушило меня.Воды!

                    *                    * 
                               *
Сочетаться с.поэзией уж лучше стоя,
петляя улочками слепыми чувств,
словно только Ради этого искривленными
так тщательно, к дому ее, достойной
высочайшего славо—словия, случайно прильнул
в темноте - всеми фибрами малосольной
речи, рельефом небритых скул
напомнив ей недосжатое поле,
в котором висельник утонул.